Почему руководителей августовского путча 1991 года можно пожалеть. И почему этого делать не стоит

 На государство можно смотреть с разных сторон. Для одних СССР был преимущественно территориальной державой, занимающей 1/6 часть суши, построенной кровью и потом многих поколений. Если вы патриот националистического толка – поколениями русских людей. Если вы интернационалист – поколениями многонационального народа России. Большая территория может, конечно, быть поводом для некоторой гордости.

Для других СССР был одной из двух военно-экономических сверхдержав. Для таких людей государство – это вооруженные силы, это экономика, позволяющая существовать независимо от внешнего мира, это ядерная мощь, заводы и фабрики, высокоразвитая наука и независимая космическая программа, это развитая высокая культура.

Для третьих СССР был одним из двух центров силы современного мира. Со своей сферой влияния, своими сателлитами и  международным авторитетом глобального уровня.

Но для кого-то СССР выглядел немного иначе. Они смотрели не на заводы и фабрики, а на рабочих. И крестьян. Не на ядерную мощь, космическую программу и многочисленные научные институты, а на низкий уровень и невысокое качество жизни населения. Невозможно было без горькой иронии слышать о бесконечном процессе работы властей над повышением этого уровня. Загадочно малопродуктивном процессе. Эти люди задавались вопросом о том, почему на Западе высокие показатели государственного развития могут сочетаться с хорошей богатой жизнью людей, а на отечественной почве это не получается. Существовал так же вопрос о том, насколько терпелив советский народ. Было ощущение, что он не готов бесконечно верить в идею последнего и решающего периода «затягивания поясов» для рывка в светлое будущее.

Наверное, если бы хорошо жить хотелось только людям из народа, трудящимся, ничего бы не произошло. Но о комфорте и богатстве мечтали все, в том числе верхи, жизнь которых по сравнению с жизнью людей такого уровня на Западе выглядела бледновато. Может быть, и это не стало бы решающим доводом в пользу изменений. Однако остро стоял вопрос о том, сколько великая держава СССР сможет оставаться великой в условиях все набиравшего и набиравшего «разлагающегося» Запада. У многих, знавших о жизни на Западе не понаслышке, возникало впечатление, что мы отстаем с каждым годом. Что СССР устал, выдохся. Некоторым стало казаться, что нам не догнать этот проклятый красивый Запад уже никогда. И когда это стало ясно даже тем, кто мало интересовался жизнью населения, но сильно переживал по поводу всех системных составляющих державной мощи, наступила перестройка. Которая вдруг, не вполне понятным для инициаторов и ведущих участников процесса образом, перекинулась с вопросов обороны, международных отношений и экономических реформ на проблемы властно-политического устройства государства.

Современный Запад стоит на двух идеях. Первая – идея свободы. Вторая – демократии. Идея свободы предполагает, что человек должен строить свою жизнь так, как считает нужным. И может стремиться к счастью теми способами, которые кажутся ему правильными (ну, с самыми общими естественными ограничениями, типа того, что нельзя отбирать у другого человека жизнь, имущество и тому подобное). Выбирая себе социальную роль и судьбу самостоятельно, согласно собственным представлениям и под свою личную ответственность. А государственная власть мешать этому не должна. Западный опыт показал, что свободное население каким-то не вполне понятным образом выстраивает экономику, служащую и людям, и государству. Люди становятся богатыми, государство – сильным. Однако происходит соединение этих двух характеристик социальной системы не сразу, а после того, как реализуется идея демократии. Не только властно-политической, но и, что гораздо более важно, социальной.

Поскольку свобода – это все-таки удел сильных, у нее есть ряд негативных последствий. Сильные люди и организации накапливают силу, любую, какой бы она ни была, - имущество, деньги, влияние, власть, и делают все для того, чтобы сохранить ее за собой. Не гнушаясь ни чем, в том числе покушением на основополагающий принцип – принцип свободы. Ограничить свободу можно либо этатистскими, либо демократическими методами. Но предотвратить вырождение свободного общества может только демократия. А демократия – это не только формальные политические свободы. Это еще и гарантии различным социальным группам, защита всего социального многообразия от давления сильных и диктата большинства. Понятно, что такая демократическая система строится не сразу. И ее невозможно построить сверху. А снизу демократические идеи начинают прорастать только после того, как общество насытится свободой. Увидит ее последствия. Задумается о том, что одной свободы для нормальной социальной жизни недостаточно. И поймет, что старые, этатистские  способы ограничения свободы неприемлемы.

На момент перестройки в СССР настоящих демократов почти не было. Большинство наших демократов перестроечной поры были и остались в дальнейшем народниками-эклектиками.

Народником я назвал бы человека, который пытается выступать напрямую от имени народа, в действительности выступая либо за свободу, либо за государственность. Патриархальную государственность, в которой народ представляет собой простых бесхитростно-мудрых людей, нуждающихся в постоянной опеке со стороны сильной власти.

Все представления и инициативы этих народников, «демократов-идеалистов» в конечном итоге могут привести либо к торжеству принципа свободы, и тогда перед нами обыкновенный либерал, либо к восстановлению доминанты государственного союза, коллективной воли и властно-политического контроля над обществом, и тогда перед нами этатист. В дальнейшем расслоение сторонников перестройки шло именно по этому принципу. Народников-государственников у нас много. Беда в том, что они считают себя демократами (социал-демократами), на самом деле выражая идеи прошлого. КПРФ, «Справедливая Россия» - активные псевдодемократические партии, которые говорят о народе, а на самом деле мечтают о державной мощи, о самой сильной армии, о стране заводов и фабрик, о великих стройках и глобальных государственных программах. И о народе, зависящем от отеческой заботы государства.

СССР не был ни государством свободных людей, ни федерацией свободных республик. СССР не был системой свободного взаимодействия экономических субъектов. Естественно, свобода разлагала, уничтожала все организационные принципы этого государства. Новая система должна была прорасти и предложить иные способы взаимодействия людей и социальных организаций. До тех пор, пока это не произошло, государство, как общественный союз, теряло свою внешнюю мощь и ее атрибуты, свои связи и положение во внешнем социальном мире. Объективный и неизбежный процесс. Но наблюдать за этим, не веря в свободную самоорганизацию общества, не только мучительно. Это невозможно для людей, выросших и сформировавшихся в качестве государственных деятелей с сознанием того, что они находятся во главе уникального и великого социума. Причем это не было фразой, это наглядно подтверждалось его реальными достижениями, размерами и предполагаемой военной мощью.

Мне думается, среди гкчепистов не было людей, в принципе отвергавших идею свободы. Но одно дело идея, и совсем другое – реальная жизнь. Особенно жизнь переходного периода. Во время которого все вдруг увидели, что свобода, как кислота, разлагает то, к чему прикасается. Что страдает не только государственная мощь. Что страдают даже люди, простой народ.

Мне не кажется, что ГКЧП – это кучка авантюристов, которые боялись лишиться своих должностей. Хотя, конечно, такие соображения могли иметь место. Так устроен социум, так ощущает себя в нем человек.

Я не думаю, что эти люди мечтали о восстановлении всех порядков, существовавших в доперестроечном СССР.

 Мне кажется, что эти несчастные просто очень остро переживали невозможность сколько-нибудь серьезно влиять на происходящее разложение СССР. Страдали от ощущения всеобщего распада. Боялись, не верили в то, что свобода есть универсальный организующий принцип. И, кроме того, может быть в большей степени, чем М.С. Горбачев, осознавали, что на руинах СССР никакого единого государства уже не построить, что процесс распада зашел слишком далеко и естественным образом не остановится. М.С. Горбачев до сих пор верит, что СССР можно было сохранить. Тем более он был уверен в этом тогда, в 1991 году. Но это была его сверхидея, представляющаяся сегодня весьма далекой от действительности.

ГКЧП – это первая реакция на последствия того, что в СССР восторжествовала идея свободного общества и государство начало реорганизовываться на либеральной основе. Нам повезло, что принципы свободного общества к моменту заговора еще только начали воплощаться, что пространство свободы не было всеобщим. А потому люди в свободу верили. Им казалось, что проблемы государства не в том, что свободы много, а в том, что ее еще мало. Благодаря этому мы миновали историческую развилку этатистского ренессанса, восстановления тотального советского контроля власти над обществом.

Однако работа над гримасами либерализма нас еще ожидает. Только сейчас у нас есть надежда, что это будет работа демократов, а не народников-государственников, считающих себя демократами и выступающими от имени страдающего народа и ослабевшей державы.

Поэтому членов ГКЧП в историческом плане можно пожалеть. Как людей, попавших под колесо истории. Как граждан государства, испугавшихся надвигающегося, как им казалось, хаоса. Как людей, не веривших в перемены и новые для страны либеральные принципы. Которые в России победили впервые как минимум за последние 700 лет.

Но сочувствовать их идеям не стоит. Управляемая свобода, к которой они предполагали вернуться, свобода с ограничениями и под отеческим присмотром властей - тупиковый путь развития.

20   августа 2011 г.