РОССИЯ: ОТСТАВАНИЕ, МОДЕРНИЗАЦИИ И РЕВОЛЮЦИИ, КОММУНИСТИЧЕСКАЯ ЭПОХА И СОВРЕМЕННОСТЬ

1. Отставание России и характер российской модернизации

2. Некоторые всеобщие черты Октябрьской революции и характер их проявления в России

3. Революция и коммунистический период в истории России

4. Системные черты современного периода истории России и политика действующего президента

Подробный анализ истории России с точки зрения изложенной на этом сайте теории – задача объемная и долговременная. Однако представить общую формулировку подходов к некоторым особенностям нашего исторического развития можно уже сейчас. В этом тексте мне хочется остановиться на таких проблемах, как:

- проблема отставания России от развитых европейских стран;

- специфика российской модернизации;

- общемировые черты Октябрьской революции в России;

- значение коммунистического периода в истории России;

- системные характеристики современного периода истории России и политика действующего президента.

Хочу особо подчеркнуть, что никоим образом не претендую в данный момент на сколько-нибудь полное освещение этих вопросов. Мне хочется всего лишь обозначить, как будут выглядеть эти темы в свете теории «адаптационного социума».

1. Отставание России и характер российской модернизации

Как видно из прилагаемой периодизации истории России, она только вступила в третий большой период своего развития. Для третьего периода характерно, что поколенческую последовательность системы задает властная подсистема. Однако базовая структура системы сохраняется, и в основе системы все равно остается деятельностная подсистема. Для нее, в свою очередь, главной характеристикой остается цель деятельности. То есть цель деятельной подсистемы так или иначе всегда остается основной характеристикой всей системы, так же как и вся система в конечном итоге является системой деятельностной адаптации к внешней среде, в данном случае социальной.

Если на протяжении первого большого периода развития системы деятельностная подсистема была ориентирована на торговую и военную экспансию, то второй большой период сопровождался известным попятным движением, торговая деятельность перестала быть одним из системных структурообразующих типов деятельности, социум стал всецело военным, с конкретизацией видов деятельности как военной экспансии и военной защиты. Пара целей деятельностной подсистемы для третьего большого периода еще не оформились, теоретически возможно два варианта: торговая и военная экспансия в одном случае, торговая экспансия и внутренняя торговля – в другом. Можно с большой степенью вероятности предположить, что мы перейдем к утверждению доминирования исключительно торговой деятельности. Тогда для России выстроится следующая последовательность развития системы: военная и торговая деятельность в первом большом периоде, военная – во втором, торговая деятельность в третьем.

Запад, в частности Голландия, Англия, Франция, Германия, развивались другим путем. Им свойственна последовательность: военная экспансия и военная защита, военная и торговая экспансия, торговая деятельность (торговая экспансия и внутренняя торговля). Именно такая последовательность обеспечила этим странам более высокий уровень материальной культуры сравнительно с Россией. Ведь если при главенстве военной деятельности хозяйствование имеет своей главной целью обслуживание этой деятельности, а значит очень ограничено в своем развитии, то при главенстве торговли хозяйственная деятельность, производство как ее важнейший элемент, получает постоянные и мощные импульсы развития. Производство перестраивается, превращаясь из натурального в товарное, то есть ориентированное собственно на торговлю, производящее элементы торговой деятельности. Товарное производство задает более высокие критерии хозяйствования, меняет отношение к продуктам хозяйственной деятельности даже тогда, когда та или иная отрасль хозяйствования еще не является ориентированной на торговлю.

Большой период длится в целом 841 год. Если исключить момент пересечения двух больших периодов, его продолжительность составляет 639 лет. Таким образом, получается, что на протяжении шести с небольшим веков эти страны существовали в условиях совершенно иного типа развития хозяйственной деятельности, чем Россия. Сопоставление периодизаций развития России и других стран может дать более точные цифры, однако в общем их порядок не изменится.

Возникновение и утверждение индустриального производства стало возможно именно в рамках последовательности, свойственной западноевропейским странам. Причем нужно иметь в виду, что индустриальное производство и явившаяся его следствием индустриальная цивилизация возникли в рамках утверждения последовательности торговая экспансия – внутренняя торговля, тогда как последовательность торговая экспансия – военная экспансия не создает предпосылок для утверждения индустриального типа производства.

Киевская Русь, страна городов с точки зрения варягов, могла даже опережать в своем торговом и ремесленном развитии военную Западную Европу того исторического периода. Опережала она эти государства и по характеру общественных отношений: феодализму и личной зависимости, царившим в этих странах, противостояли отношения личной и гражданской свободы на Руси. Однако затем мы регрессировали до военной цивилизации, тогда как в Англии, Франции, Германии, Голландии шел плавный подъем, сначала до военно-торговых обществ, затем до чисто торговых. Это, кстати, еще одна особенность нашего развития. Оно носит скачкообразный характер. В этом смысле объяснять, например, хозяйственную и в более широком смысле цивилизационную деградацию Руси периода монгольской империи действиями монголо-татарских захватчиков не вполне корректно. Города могли бы быть восстановлены, ремесла – сохранены, однако никому не интересно было этим заниматься, т.к. сменилось направление развития деятельной системы. Это был всего лишь переход к другому типу адаптационного  развития и к другим видам структурообразующей деятельности. 

Голландия, Англия и Франция как сложные адаптационные системы возникли раньше России (Германия, вероятно, имеет почти тот же возраст, что и мы), а значит, всегда опережали ее не только по уровню развития, но иногда и по характеру устройства социальной деятельной системы в целом. Английская сложная адаптационная система возникла приблизительно в начале V в., Французская – в начале VI в., Голландская – где-то между ними. Например, когда в Англии и Франции определяющей стала властная подсистема в рамках третьего большого периода, а произошло это в конце XVII – конце XVIII вв., в России тон по-прежнему, вплоть до революции 1917 г., задавала подсистема общественная. Не даром политизированности Запада в России было принято противопоставлять русскую духовность, т.е. практически фиксацию на общественной подсистеме как системе идеологического самоопределения общества.

Все наши индустриализации, и первая, при Петре I, и вторая, при Александре III и Николае II, и третья, при Сталине, носили искусственный характер. Возникновение фабричного производства как такового обусловлено торговлей. Наш военный социум не имел внутренних механизмов для развития промышленности, промышленность создавалась не для торговли, а для обеспечения военной деятельности, ориентировалась не на рынок, а на государственные военные потребности, реализуемые органами власти. В свою очередь государство формировало свои военные потребности не на базе внутренних возможностей, реального потенциала хозяйственного развития сообщества, а в связи с необходимостью соответствовать военно-техническому уровню более развитых европейских держав. Отсюда все перекосы нашего развития. Хозяйственные достижения, ставшие реальностью в условиях ориентации производства и общественных отношений на торговлю, попытались получить на совершенно иной системной базе. Естественно, прогрессивные технологии дали совершенно особенные социальные образования и совершенно иной общий порядок, а внедрение этих технологий возможно было только путем принуждения вплоть до жестоких репрессий. Несовместимость военно-феодальных общественных отношений с новым уровнем хозяйственной деятельности заставила власть заняться изменением самих этих отношений, вызвала отмену крепостного права. Однако это не смогло изменить суть сложной деятельной системы. В условиях военного общества торговая и промышленная деятельность часто воспринимались как мало достойные даже теми, кто занимался этой деятельностью. Поскольку же целью развития производства всегда была в конечном итоге военная модернизация, то есть развитие вооруженных сил и их хозяйственного обеспечения, постольку все эти перемены мало касались уровня жизни населения.

Торговая деятельность только начала утверждаться в нашем социуме, причем происходит это в конкуренции с деятельностью военной, на сегодняшней день выступающей в виде военной защиты. Эта последняя фактически утратила свое доминирующее положение, однако продолжает существовать если не как реальная, то как идейная альтернатива торговле. Перестав быть военным социумом реально, мы во многом еще остались им  на уровне мировоззренческом, и это оказывает существенное влияние на все стороны нашей социальной жизни. Более того, военная деятельность как фоновая, идейная, виртуальная альтернатива торжеству торговли и ее интересов будет присутствовать еще довольно долгое время (см. таблицу).

При этом Россия еще ни разу за всю историю не существовала в условиях доминирования торговой деятельности, ориентированной на внутренний рынок. Вся наша рыночность до сих пор ограничена преимущественно сферой внешнеторговой деятельности, производств, ориентированных на внешние рынки. Вне сферы внешней торговли и  жизнедеятельности людей, с ней связанных, царит преобладающее натуральное хозяйство и производственная неэффективность. Отсюда же низкий уровень жизни. Наша адаптационная система не заинтересована сегодня в емком внутреннем рынке, ее перспективы, прибыли, развитие – во внешнеторговой экспансии. В этом смысле в ближайшем будущем наше общество ждет революционная перемена. Каковы механизмы перехода к торжеству внутренней торговли и расцвету товарного производства, ориентированного на внутренний рынок, можно было бы сказать, исследовав историю аналогичных процессов в развитых торговых государствах, прошедших эту стадию развития. Притом, что с  2013 г. мы сможем наблюдать этот процесс в России непосредственно. Естественно, знание особенностей такого процесса могло бы принести серьезную практическую пользу. 

2. Некоторые всеобщие черты Октябрьской революции и характер их проявления в России

 Рубежные революции, такие как Французская 1789 г., Российская 1917 г. и др., сопровождаются острым гражданским противостоянием и коренной ломкой всего уклада жизни, попыткой перестроить общественные отношения на совершенно новых принципах. Радикальные изменения, поиски новых форм общественных взаимоотношений, провозглашение новой эпохи обусловлено тем, что такая эпоха действительно наступает. Начинается новый большой период сложной деятельной системы, меняется значение подсистем с точки зрения того, в какой из них будет задаваться поколенческая последовательность. На смену идеологической основе порядка поколений, существующей во втором большом периоде истории сложной деятельной системы, приходит политическая основа. Кроме того, поскольку доминировать в системе начинают властно-политические отношения, поколения  выясняют отношения при помощи инструментов властной подсистемы, что хорошо видно особенно во время первого цикла системы нового большого периода.

Острота противостояния определяется следующими факторами. В обычных условиях смены поколенческой последовательности при формировании нового малого периода системы расхождения в вопросе о характеристиках системы касаются только одного пункта. В первом большом периоде системы это цель деятельности, во втором – цель общества, в третьем – цель властной подсистемы. Разногласий относительно других характеристик системы нет. Это означает, что две поколенческие лини, образующиеся в период формирования цели ведущей подсистемы, имеют возможность компромисса. Конечно, утвердившаяся цель ведущей подсистемы существенно влияет на комплексные свойства системы, однако эти влияние проявляется постепенно, а значение одинаковых характеристик в разном контексте не всегда очевидно. Актуальная борьба поколенческих линий приходится на сравнительно небольшой промежуток времени, к тому же борьба происходит главным образом в разных поколенческих группах, что, вероятно, также снижает остроту конфликта. Тогда как новая поколенческая линия возвращает систему к уже, казалось бы, сформированному сегменту доминирующей подсистемы, старая поколенческая линия, считавшая вопрос решенным, сосредоточена на проблемах реорганизации следующего сегмента, что серьезно ухудшает ее позиции в противоборстве. Впоследствии противостояние разрешается согласием относительно характеристик следующих системных преобразования, хотя, конечно, базовое расхождение периодически дает о себе знать.

В условиях начал нового большого периода системы отношения между поколенческими линиями гораздо сложнее и конфликтнее. Наряду с противоречиями, заданными соседствующими ведущими поколениями, образовавшими две линии развития системы, образуется еще один рубеж противостояния.  Вторая, более молодая линия, при формировании следующей подсистемы раскалывается. Возникает третья поколенческая линия, которая отрицает развитие в рамках традиции, возобновляя борьбу с первой поколенческой линией и полностью отрицая ее наследие в рамках собственной второй поколенческой линии.

На примере России это выглядит следующим образом. Противоречие, существовавшее между двумя линиями поколений, утвердившимися в рамках последовательностей прежнего периода (1878-1899 гг.), касалось проблемы целеопределения общества, построения деятельной, а не частноправовой подсистемы, и только. Во всем остальном эти линии были настроены на одинаковое отношение к будущим характеристикам системы, то есть обе эти линии считали необходимым строить общество на базе этатизма и субъектности социальных групп, Власть в перспективе преемники в данных линиях должны были строить на основе полицентризма, централизма и властвования наследственной элиты. Вторая, более молодая поколенческая линия, утвердившаяся в 1887-1899 гг., должна была всего лишь скорректировать эти характеристики властной подсистемы с точки зрения собственных идеологических акцентов, соответствия власти деятельному, а не частноправовому характеру общества. Это, конечно, существенно в плане исторической перспективы,  это приводит к разногласиям в смысле конкретных мероприятий, их свойств, их значения. Однако, даже видя, например, отличия полицентризма, возникающего на базе установок деятельного общества, и полицентризма частноправового общества, эти поколенческие линии не могут противостоять друг другу с точки зрения отношения к полицентризму как общей ценности и текущей конкретно-исторической задаче. Это прекрасно объясняет, почему правые эсеры, меньшевики, кадеты, генералы, выступавшие за полицентризм, оказались в одном лагере революции как силы, противостоящие подавляющей части большевиков – моноцентристов.

Если в 1905-1906 гг. не оказалось серьезных политических сил, выступающих против полицентризма как способа устройства власти, в результате чего возникло несколько властных центров, таких как Дума, Госсовет, Совет министров, Царь, то с 1914 гг. практика полицентризма натолкнулась на противостоящее ей течение моноцентризма. Причем, если одна поколенческая линия (в числе которой были, например, представители октябристов и кадетов) готова была довольствоваться старыми органами власти и расширением их социальной базы на старых принципах социального группирования, а другая выступала за новый по своей социальной природе полицентризм Советов (Ленин), то третья поколенческая линия так выстроила взаимоотношения различных центров власти, что она оказалась в конечном итоге руках одного властного центра (Политбюро ЦК партии), тогда как все остальные институты Советского полицентризма остались лишь техническими органами единой конструкции центральной власти. Поколение, выдвигающееся как ведущая сила нового большого периода в 1914-1926 гг., выступило за разрыв с традицией, в рамках которой единственным вариантом развития являлся полицентризм. Этот раскол внутри поколений, принимавших участие в реорганизации властной подсистемы, обусловил бескомпромиссность противостояния. Например, Троцкому, Сталину, Свердлову, Кирову и др.,  как представителям одной части этого поколения, противостоят А. Керенский, Б. Савинков, М. Спиридонова, И.Г. Церетели, А.Р. Гоц (фамилии большевиков, являвшихся явными или неявными противниками моноцентризма не привожу, так как это вопрос достаточно дискуссионный). В то же время представители предыдущего поколения, такие как Корнилов, Колчак,  Деникин, Врангель, Ленин, С.Н. Булгаков, Н.А. Бердяев, П.Б. Струве, Пуришкевич, П. Рябушинский, Ф.И.Дан, Ю.Мартов, В.М.Чернов,  С.Л. Франк, Н.Д. Авксентьев, Шульгин, одновременно и конкурируют с этим поколением, и находят некоторое взаимопонимание с какой-то его частью.

Интересны результаты борьбы. Поколения, выступающие в качестве носителей традиции, а также представители утвердившегося поколения, придерживавшиеся традиции, оказались либо вытесненными из страны, либо уничтоженными в годы гражданской войны и последующих постреволюционных репрессий. Традиция, освобожденная от своего носителя, перешедшая из разряда реальной политической программы в разряд виртуальной мировоззренческой парадигмы, вернулась в общество довольно скоро, и вновь стало играть определенную идеологическую и политическую роль, в результате чего победившая часть поколения постоянно воспроизводила внутри себя отдельные положения этой парадигмы. Фактически внутрипоколенческие расколы, отсутствие поколенческого консенсуса как основной фактор истории имеет место на протяжении всего развития России с 1914 по 1971 гг. С 1986 г. возникают новые основания для внутрипоколенческих расколов, однако их значение падает, так как старая линия развития, видимо, окончательно уходит на задний план, становится фоновой.

Поколенческая линия, берущая социальное начало в 1914 г. и выражающая новое направление развития системы, к 1998 г. осуществляет первый цикл ее развития.  Новые и старые, в рамках прежнего большого периода развития, характеристики системы, соответствующие новой и старой линии поколений, расходятся окончательно, перестают быть противоположными в рамках антитетичных пар этих характеристик. Наследственная элита не противостоит выборному правителю, эти виды субъектности власти никак не сочетаются, относясь к совершенно различным способам организации власти. Военная защита и торговая экспансия также не являются противоположными сторонами одной подсистемы деятельности.  Либерализм и национализм, имея общего врага в качестве этатизма, не имеют точек соприкосновения, т.к. исходят из совершенно разных представлений, настолько разных, что полностью отрицают саму возможность друг друга.

При всем разрыве с традицией преемственность первое время все-таки сохраняется. Поскольку размежевание начинается в процессе строительства новой властной подсистемы (1914 – 1944 гг.), до изменения подсистемы деятельности (с 1941 г.) и общественной подсистемы (с 1959 г.) дело доходит не сразу. Преемственность остается, сначала как сохранившаяся ориентация на военную экспансию (всемирная пролетарская революция, начатая и стимулированная Россией, в результате чего она объединит (ся) весь мир (со всем миром)) и идеологию этатистского деятельного общества социальных групп - классов. Затем, с изменением характеристик деятельной подсистемы, преемственность стала носить более сложный характер. Корнем всей преемственности всегда было и оставалось строение общественной подсистемы. Расхождение во взглядах на подсистему власти не отменяло общности идеологических установок поколения. Обе стороны были сторонниками деятельного этатистского общества социальных групп. Эта идеология настолько связана со старой традицией, что ее доминирование мешало, кроме всего прочего, торжеству нового вида деятельности, переходу к однозначной внешнеторговой экспансии как сути деятельной подсистемы. Кроме того, необходимость подкреплять интересы торговой экспансии военной мощью сохраняет размытость общих установок. То ли СССР за мирное соревнование, то ли за военное противостояние. То ли он стремится обеспечить свою обороноспособность перед лицом агрессивных империалистических держав, то ли пытается выкроить рынки для сбыта своей не вполне конкурентоспособной промышленной продукции. С наступлением периода реорганизации общественной подсистемы преемственность теряется.

Дореволюционная традиция все еще существует, однако она окончательно разошлась с новой линией развития. В ее основе на современном этапе лежит национализм, тогда как новой линии развития свойственен либерализм, который может иметь в качестве антитезиса этатизм (маловероятно) или демократизм (вероятно), однако никак не национализм. Последний вытеснен на обочину социально-политической жизни, маргинализирован, опасен с точки зрения угрозы спокойствию  и благополучию отдельных граждан, однако не может быть весомым элементом политической жизни. Соответственно, то направление развития политической и деятельной подсистем, которое связано с националистической традицией, в конкретном случае это моноцентризм, децентрализм и власть наследственного правителя, военная экспансия и государственное управление деятельностью, могут присутствовать на политическом поле в качестве общих идей, однако не могут выступить в качестве перспективного направления развития.  Некоторое влияние, однако, эти идеи могут иметь, что связано, в частности, и со спецификой переживаемого периода.

С 1987 г. начался второй цикл деятельной системы в третьем большом периоде. Система должна приобрести характеристики, столь же новые с точки зрения старой, как и с точки зрения новой эпохи. Для таких характеристик системы, как власть выборной элиты, внутренняя торговля, демократизм, нет ближайших исторических прецедентов. Это небывалые вещи для России. Поиски воплощения этих характеристик неизбежно вызовет попытки найти опоры в старой традиции, стремление в условиях большой неопределенности обратиться к чему-то привычному и знакомому, однако именно эти попытки и утвердят за старой Россией ее виртуальные свойства, подтвердят, что старая Россия окончательно ушла, потеряла свою актуальность, как бы кто-то ни жалел о ее неповторимости (это уже проявилось, хотя бы, например, в реакции на возвращение и деятельность А.И. Солженицына, который явно связан со старой традицией, в отношении к монархической тенденции и др.). В этом смысле наш разрыв с прошлым гораздо более радикален, чем военно-торговых государствах, ставших торгово-торговыми. У них сохранилась одна из деятельных характеристик, тогда как российская система должна сменить базовые свойства и в деятельности, и в обществе, и во власти.

3. Революции и коммунистический период в истории России

Как видно из периодизации истории России, революции 1905 и 1917 гг. не были чем-то, искусственно привнесенным в наши общественные отношения. Равно как и большевистский захват власти был естественным развитием революции 1917 г., неизбежным, видимо, с точки зрения общего направления развития процесса.

На уровне системы в целом шла замена одного строения общественной подсистемы другим, частноправовое этатистское общество социальных групп уступало место деятельному этатистскому обществу социальных групп. Естественно, социальное группирование в деятельном обществе опирается на несколько иные социальные характеристики людей и их взаимодействия, чем в обществе частноправовом. Поколения, сформировавшие общественную подсистему как частноправовое общество социальных групп, к 1905 г. вышло на необходимость реорганизации  подсистемы власти, в то время как линия деятельного общества еще не завершила оформление общественной подсистемы. Не даром в традиционной трактовке революции 1905 г. большевиками шла речь  о ней, как  о репетиции, определении сил, оформлении классовых позиций и т.д. Для линии деятельного общества это было время утверждения субъектов общественной подсистемы, что предопределило и незаконченность революции. Система власти, начавшая оформляться в 1905 г., основывалась на своей, частноправовой социальной базе, в то время как новая тенденция общественной жизни утверждала примат деятельного общества и требовала оформления власти, отражавшей особенности такого общественного устройства, учитывавшей выдвижения на первый план самоопределившихся в качестве основных социальных групп деятельного общества рабочего класса, крестьянства, профессиональных  военных и политиков, произошедшее в 1905-1917 гг. Борьба, начавшаяся с 1914 г. как стремление к изменению социальной основы властной подсистемы для одних участников, вполне довольных полицентризмом как таковым, для других стала борьбой за иные принципы устройства властной подсистемы. Эти принципы оказались противоположны принципам скомпрометировавшего себя к тому времени полицентризма.

Вообще интересно обратить внимание на то, как формируется позиции новой поколенческой линии этого периода. Если предыдущие линии действуют в рамках традиции, а значит, имеют перед собой примеры и готовые образцы, в результате чего отрицание одного положения приводит к принятию другого, выступавшего его предшественником, то новая, третья поколенческая линия, начинающая новый большой период истории системы, действует главным образом от противного, причем отрицается и конкурентная точка зрения, и точка зрения предшественников там, где это можно сделать. Именно поэтому вместо наследственной элиты и наследственного правителя утверждается власть правителя выборного, вместо военной защиты  или военной экспансии – торговая экспансия, вместо национализма и этатизма – либерализм. Именно такая особенность процесса позволяет сегодня надеяться на то, что выборного правителя сменит выборная элита, а не наследственный правитель, торговую экспансию - внутренняя торговля, а не экспансия военная,  либерализм – демократизм, а не этатизм.  И именно эта особенность приводит к острой борьбе консерваторов и новаторов, традиции и современности.

С точки зрения типологии идей социал-демократизм относится к разряду идеологий демократических. Коммунизм как идеология стал этатистской интерпретацией социал-демократических идей. Меньшевики пытались отстаивать демократизм, и это быстро сделало их маргинальной политической группой  в стране, которой до демократизма как актуальной идеологии было еще очень далеко. Эсеры прошли через такой же раскол, просто они выражали интересы иной социальной группы. Однако даже у этатистски настроенных эсеров не было политической перспективы, потому что крестьянство как социальная группа однозначно оказывалось подчиненной группой в рамках индустриальной цивилизации. Непринятие же особенностей этой цивилизации ставило под сомнение возможность существования России как самостоятельной деятельной системы в тех конкретно-исторических условиях. Это – одна из особенностей коммунистического периода в России. Социальные группы частноправового общества соответствовали исторической традиции, в которой не было серьезного места для индустриального хозяйства. Деятельное общество исходит из деятельной ценности социальных групп, однако в крестьянской стране при преобладающем натуральном хозяйстве в принципе должны были победить крестьяне в демократическом варианте, или военная элита, т.е. социальная группа профессиональных военных – в элитарном. Они бы и победили, если бы не необходимость индустриализации, без которой государство было не в состоянии существовать и осуществлять военную экспансию, которая оставалась целью деятельной подсистемы, а значит и системы в целом. Этатизм в наших условиях призван был всего-навсего обеспечить военную экспансию, для которой требовалось преодоление хозяйственного, технико-технологического отставания, продемонстрированного первой мировой войной. Не войны вызвали как первую, так и вторую революции. Однако войны, особенно Первая мировая, осложнили течение революций и предопределили характер победивших сил.

Условиями победы в революции для политической программы были: ориентация на моноцентризм; опора на структуры и социальные группы деятельного, а не частноправового общества; способность обеспечить военную экспансию как направление развития за счет хозяйственной реорганизации и переоснащения вооруженных сил. Естественно, интересы индустриального развития в крестьянской стране могли выражать только рабочие. Более того, они попадали в условия противостояния всем остальным социальным группам деятельного общества. Поскольку же целью была не индустриализация как таковая, а военная экспансия, постольку рабочие так же не могли в полном смысле этого слова быть за нее, ибо хозяйственные успехи не давали однозначного улучшения материальной жизни ведущей социальной группы. Коммунистическая идеология смогла выстроить систему взглядов, устраняющую эти противоречия. Идея всемирной пролетарской революции выражала стремление системы к военной экспансии. Положение о гегемонии пролетариата обеспечивало индустриализацию. Идея демократического централизма и однопартийной власти – моноцентристское строение новой властной подсистемы. Оказывается, можно создать виртуальную идеологию, максимально обеспечивающую реальные интересы определенной деятельной системы. К смене ведущей деятельности коммунистическая идеология так и не смогла приспособиться. Политическая доминанта смогла обеспечить сохранение системы только до наступления очередного периода реорганизации власти. Однако это отдельная тема.

4. Системные черты современного периода истории России и политика действующего президента

Современный период развития сложной деятельной системы по имени Россия заключается в реорганизации подсистемы власти, более точно – ее территориального аспекта. Направлением реорганизации территориального устройства является централизация. Это задает специфику процесса. Сразу следует сразу отметить  общероссийский смысл чеченской войны. Централизация не оставляла возможности реальной автономизации этой территории, в качестве вариантов были возможны либо полная независимость, либо пресечение любых претензий на особенное устройство. Чечня теоретически могла бы стать независимой, однако в конкретно-исторических условиях это было невозможно, пример этой республики мог оказаться слишком заразительным. Учитывая, что в качестве фоновой альтернативы в России существует адаптационная система военной защиты, с ее склонностью все события внешней политики интерпретировать  с точки зрения стратегической, в конечном итоге военной угрозы системе, война с сепаратистами все равно началась бы, если не в Чечне, то в какой-нибудь другой республике, и в конечном итоге вернулась бы в Чечню. Таким образом, сепаратизм был обречен. Вопрос был только в цене, которую наше общество должно было заплатить за поворот от децентрализма и его крайних форм, образовавшихся в период реорганизации центральной власти, к централизму.

Сам по себе централизм не противоречит демократии. Следует только уточнить понятие демократии и демократизма. Есть демократизм институциональный, в этом случае речь идет о некоторых формах общественного устройства, формально позволяющих массам максимально широко участвовать в политической, общественной и деятельной жизни. С точки зрения политики это – политические свободы и всеобщее избирательное право. Сегодня ни одна из идеологий не выступает против институционального демократизма в политической жизни, хотя изначально либералам было достаточно цензовой демократии, а этатисты вообще ставили под сомнение необходимость центрального выборного органа народного представительства. Однако приверженность институциональной демократии не означает стремлении к подлинной демократии. С другой стороны, не в каждом случае общество готово к настоящему демократическому устройству. Ценностями же современных западных обществ является не абстрактный демократизм, а некоторые достижения более общего характера, позволяющего существовать обществу на основе индивидуализма, в его либеральном и демократическом вариантах. Индивидуалистическому обществу свойственны разделение властей, политические свободы и выборная власть, независимый суд, равенство перед законом, частная собственность и свобода деятельности и др. Централизм на современном этапе способен сыграть весьма положительную роль в утверждении этих особенностей индивидуалистического общества, т.к. территории не всегда склонны к их реализации.

Боязнь централизма обусловлена страхом перед возвращением старого, притом, что старое политическое устройство как раз и строилось, как это ни парадоксально, на основе децентрализма. Централизм также путается с авторитаризмом, что совершенно не оправдано. Авторитаризм связан даже не с устройством центральных органов власти, хотя моноцентризм его где-то напоминает. Авторитаризм существует там, где субъектом власти является одно лицо, выборный или наследственный правитель. Признаки политического авторитаризма являются как следствием незавершенности реорганизация властной подсистемы, с одной стороны, так и побочными эффектами самого процесса, с другой.

Что касается властной подсистемы, то на сегодняшний день она представляет собой такой комплекс характеристик: полицентризм-централизм-выборный правитель. Субъектом власти остается по-прежнему один человек – выборный правитель, как это установилось во время правления Николая I. В условиях централизации правления его роль еще более возросла. Но как пик децентрализма пришелся на 1995-1999 гг., после чего территории и их лидеры как-то вдруг потеряли свою автономность, так и пик власти выборного правителя придется на 2004-2008 гг., после чего в 2009 г. мы должны будем стать свидетелями смены субъекта власти.

Процесс централизации обязательно должен сопровождаться усилением авторитета центральной власти, в противном случае он просто невозможен. Поскольку же реальным субъектом власти является одно лицо, усиление авторитета и укрепление власти выступает в виде торжества этого самого лица. Это вторая причина нарастания авторитаризма. Если же принять во внимание, что в большинстве случаев действительная историческая цель периода формируется неявно, микшируется большим количеством социального шума, то становится понятным легкость, с которой сопутствующие процессы принимаются за основные. Это, видимо, не всегда плохо в общесоциальном плане, однако придает большое своеобразие реальному политическому процессу.

Еще один значимый момент современной политической жизни – выяснение отношений власти с некоторыми крупными собственниками, олигархами. Принцип построения деятельной подсистемы не изменился коренным образом с советских времен. Это по-прежнему система торговой экспансии при государственном управлении деятельностными единицами и деятелях-субъектах системы. А это значит, что предоставление свободы лицам как владельцам, а не как деятелям, и отказ от вмешательства в управление деятельностью способен привести только к дезорганизации системы. Система просто не будет функционировать, что прекрасно показали перестроечные и постперестроечные годы. Период реорганизации деятельностной подсистемы впереди. Сейчас же приемлемыми оказались те изменения, которые, с одной стороны, раскрепостили деятелей, утвердили свободу торговли, т.е. легализовали собственно внешнеторговую систему деятелей, а с другой стороны, послужили реорганизации властной системы общества, в частности, разделив власть политическую и власть хозяйственную  как совершенно необходимое условие властного полицентризма.

9 июня 2004 г.